Неточные совпадения
— Ну, расспросите у него, вы увидите, что… [В рукописи четыре слова не разобрано.] Это всезнай, такой всезнай, какого вы нигде не найдете. Он мало того что знает, какую почву что
любит, знает, какое соседство для кого нужно, поблизости какого леса нужно сеять какой
хлеб. У нас у всех земля трескается от засух, а у него нет. Он рассчитает, насколько нужно влажности, столько и дерева разведет; у него все играет две-три роли: лес лесом, а полю удобренье от листьев да от тени. И это во всем так.
Кого не
любишь, кто не хорош, с тем не обмакнешь
хлеба в солонку.
— И! нет, какой характер! Не глупа, училась хорошо, читает много книг и приодеться
любит. Поп-то не бедный: своя земля есть. Михайло Иваныч, помещик,
любит его, — у него там полная чаша!
Хлеба, всякого добра — вволю; лошадей ему подарил, экипаж, даже деревьями из оранжерей комнаты у него убирает. Поп умный, из молодых — только уж очень по-светски ведет себя: привык там в помещичьем кругу. Даже французские книжки читает и покуривает — это уж и не пристало бы к рясе…
Тит Никоныч
любил беседовать с нею о том, что делается в свете, кто с кем воюет, за что; знал, отчего у нас
хлеб дешев и что бы было, если б его можно было возить отвсюду за границу. Знал он еще наизусть все старинные дворянские домы, всех полководцев, министров, их биографии; рассказывал, как одно море лежит выше другого; первый уведомит, что выдумали англичане или французы, и решит, полезно ли это или нет.
Прочти, как потом братья приезжали за
хлебом в Египет, и Иосиф, уже царедворец великий, ими не узнанный, мучил их, обвинил, задержал брата Вениамина, и все
любя: «
Люблю вас и,
любя, мучаю».
Я воротилась к матери, она ничего, добрая, простила меня,
любит маленького, ласкает его; да вот пятый месяц как отнялись ноги; что доктору переплатили и в аптеку, а тут, сами знаете, нынешний год уголь,
хлеб — все дорого; приходится умирать с голоду.
Он забывал, присоединяясь к косарям, отведать их галушек, которые очень
любил, и стоял недвижимо на одном месте, следя глазами пропадавшую в небе чайку или считая копы нажатого
хлеба, унизывавшие поле.
Денег старик не
любил давать, а закупал, где только мог,
хлеб и помогал натурой.
То, что было сказано о пище и одежде у гиляков, относится и к айно, с тою лишь прибавкой, что недостаток риса, любовь к которому айно унаследовали от прадедов, живших когда-то на южных островах, составляет для них серьезное лишение; русского
хлеба они не
любят.
Корм их состоит из всяких древесных и травяных семян, всего более
любят они хлебные зерна, но как во время выкармливания ранних детей
хлеба еще не поспели, да и семена трав большею частию еще не вызрели, то молодые питаются преимущественно всякими насекомыми, которых ловят отец и мать и к ним приносят.
Не
любила кабатчица вечно канючившую старуху, но слушает-слушает и пожалеет: то
хлеба даст, то деньгами ссудит, а сама только вздохнет.
Его пленяли поля, то цветущие и колеблющиеся переливами зреющих
хлебов, то блестящие девственною чистотою белого снега, и он жил да поживал,
любя эти поля и читая получавшиеся в камергерском доме, по заведенному исстари порядку, журналы, которых тоже, по исстари заведенному порядку, никто в целом доме никогда не читал.
— Я бы ее, подлую, в порошок стерла! Тоже это называется
любила! Если ты
любишь человека, то тебе все должно быть мило от него. Он в тюрьму, и ты с ним в тюрьму. Он сделался вором, а ты ему помогай. Он нищий, а ты все-таки с ним. Что тут особенного, что корка черного
хлеба, когда любовь? Подлая она и подлая! А я бы, на его месте, бросила бы ее или, вместо того чтобы плакать, такую задала ей взбучку, что она бы целый месяц с синяками ходила, гадина!
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не
любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою
любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не
любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска
хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
— И Алеша мог поместить Наталью Николаевну в такой квартире! — сказал он, покачивая головою. — Вот эти-то так называемые мелочии обозначают человека. Я боюсь за него. Он добр, у него благородное сердце, но вот вам пример:
любит без памяти, а помещает ту, которую
любит, в такой конуре. Я даже слышал, что иногда
хлеба не было, — прибавил он шепотом, отыскивая ручку колокольчика. — У меня голова трещит, когда подумаю о его будущности, а главное, о будущности АнныНиколаевны, когда она будет его женой…
— Надо, Андрей, ясно представлять себе, чего хочешь, — заговорил Павел медленно. — Положим, и она тебя
любит, — я этого не думаю, — но, положим, так! И вы — поженитесь. Интересный брак — интеллигентка и рабочий! Родятся дети, работать тебе надо будет одному… и — много. Жизнь ваша станет жизнью из-за куска
хлеба, для детей, для квартиры; для дела — вас больше нет. Обоих нет!
— Да, брат, я счастлив, — прервал он, вставая с дивана и начиная ходить по комнате, — ты прав! я счастлив, я
любим, жена у меня добрая, хорошенькая… одним словом, не всякому дает судьба то, что она дала мне, а за всем тем, все-таки… я свинья, брат, я гнусен с верхнего волоска головы до ногтей ног… я это знаю! чего мне еще надобно! насущный
хлеб у меня есть, водка есть, спать могу вволю… опустился я, брат, куда как опустился!
Может ли быть допущена идея о смерти в тот день, когда все говорит о жизни, все призывает к ней? Я
люблю эти народные поверья, потому что в них, кроме поэтического чувства, всегда разлито много светлой, успокоивающей любви. Не знаю почему, но, когда я взгляну на толпы трудящихся, снискивающих в поте лица
хлеб свой, мне всегда приходит на мысль:"Как бы славно было умереть в этот великий день!.."
В.М. Лавров начал кормить его
хлебом. Выяснилось, что это его любимец, названный в честь известного адвоката Владимира Алексеевича Федотова, подарившего ему этого гуся. Всякую птицу, всякого зверя, имевших у него свою кличку и на нее отзывавшихся,
любил В.М. Лавров.
Питание. Жители к питанию склонны.
Любят говядину, свинину, баранину, кашу с маслом и пироги. Но способов для питания не имеют. А потому довольствуются
хлебом и заменяющими оный суррогатами. Нужно, впрочем, сказать, что и Финагеичи, обладающие достаточными средствами, налегают преимущественно на суровую и малопитательную еду, лишь бы живот наедался. Самоваров на селе 8.
— Князь, — сказал Морозов, — это моя хозяйка, Елена Дмитриевна!
Люби и жалуй ее. Ведь ты, Никита Романыч, нам, почитай, родной. Твой отец и я, мы были словно братья, так и жена моя тебе не чужая. Кланяйся, Елена, проси боярина! Кушай, князь, не брезгай нашей хлебом-солью! Чем богаты, тем и рады! Вот романея, вот венгерское, вот мед малиновый, сама хозяйка на ягодах сытила!
Я тоже
любил подносить Гнедку
хлеба. Как-то приятно было смотреть в его красивую морду и чувствовать на ладони его мягкие, теплые губы, проворно подбиравшие подачку.
Алексей Абрамович ее очень
любил, давал ей собственноручно черный
хлеб, ласкал ее, но это не помешало ей выкормить ребенка.
Я, брат, с натурою человек был, а не мудрец, и жену
любил, а от этого у меня шесть детей приключилось: им кусок
хлеба надо.
Не так легко прикармливается хлебными зернами и вообще осторожнее язя, но иногда берет на
хлеб; лучше
любит червей и особенно сальника, раковые шейки и целых линючих раков; самые большие головли берут на рыбку, предпочтительно ночью, для чего и ставят на них осенью, когда сделается холоднее, крючки, насаженные пескарями, гольцами, а по неимению их уклейками и плотичками.
Разумеется, это разделение произвольно, и если удить в водах, где водятся все породы рыб, то легко может взять огромная рыба на среднюю и даже на маленькую удочку; она
любит иногда попроказить и, не трогая большие, самые лакомые насадки, хватает за пшеничное зернышко, кусочек
хлеба с булавочную головку или муху…
Несчастливцев. Ну, что делать! Я ее
любил, я ее считал вместо матери. (Утирает слезу.) Что ж такое, что я актер? Всякий обязан делать, что умеет. Я ведь не разбойник, я честным, тяжелым трудом добываю
хлеб свой. Я не милостыню пришел просить у нее, а теплого слова. Обидно!.. О, женщины! Если уж ей хотелось обидеть меня, неужели она хуже тебя никого не нашла?
— Дай мне горячего
хлеба кусочек, я его
люблю, — сказал он и покраснел еще больше.
— Конечно, без нас с тобой могут обойтись в амбаре, но надо же иметь какое-нибудь занятие. В поте лица будешь есть свой
хлеб, как говорится. Бог труды
любит.
— И не
люблю, — сказал Илья твёрдо. — Кого
любить? за что? Какие мне дары людьми подарены?.. Каждый за своим куском
хлеба хочет на чужой шее доехать, а туда же говорят:
люби меня, уважай меня! Нашли дурака! Уважь меня — я тебя тоже уважу. Подай мне мою долю, я, может, тебя полюблю тогда! Все одинаково жрать хотят…
Меня поджидала сестра. Она тайно от отца принесла мне ужин: небольшой кусочек холодной телятины и ломтик
хлеба. У нас в доме часто повторяли: «деньги счет
любят», «копейка рубль бережет» и тому подобное, и сестра, подавленная этими пошлостями, старалась только о том, как бы сократить расходы, и оттого питались мы дурно. Поставив тарелку на стол, она села на мою постель и заплакала.
Зять накупил тысяч на двадцать
хлеба, половину на деньги, половину в долг под тещину поруку; снарядил на ее же кредит баржи и отправился от пристани вниз по реке, но, как известно, беда одна не
любит ходить, а всегда ведет за собою другую, и зять нашей старушки потонул, спасая груз своего разбившегося каравана, и сразу нанес семейству старушки такой удар, что дела их зашатались.
Нароков. Ну, нет, хлеб-то я себе всегда достану; я уроки даю, в газеты корреспонденции пишу, перевожу; а служу у Гаврюшки, потому что от театра отстать не хочется, искусство
люблю очень. И вот я, человек образованный, с тонким вкусом, живу теперь между грубыми людьми, которые на каждом шагу оскорбляют мое артистическое чувство. (Подойдя к столу.) Что это за книги у вас?
Французы и до сих пор не признают нас за европейцев и за нашу хлеб-соль величают варварами; а отечество наше, в котором соединены климаты всей Европы, называют землею белых медведей и, что всего досаднее, говорят и печатают, что наши дамы пьют водку и
любят, чтобы мужья их били.
Наш брат, русский человек,
любит почавкать, — начинает Фридрих Фридрихович, давая вам чувствовать, что когда он десять минут назад называл себя немецким человеком, то это он шутил, а что, в самом-то деле, он-то и есть настоящий русский человек, и вслед за этой оговоркой Шульц заводит за хлебом-солью беседу, в которой уж гостю приходится только молчать и слушать Фридриха Фридриховича со всяческим, впрочем, правом хвалить его ум, его добродетель, его честность, его жену, его лошадь, его мебель, его хлеб-соль и его сигары.
— О том, что ты меня не понимаешь. Ты говоришь, что я ребенок… Да разве б я не хотела быть твоею Анной Денман… но, боже мой! когда я знаю, что я когда-нибудь переживу твою любовь, и чтоб тогда, когда ты перестанешь
любить меня, чтоб я связала тебя долгом? чтоб ты против желания всякого обязан был работать мне на
хлеб, на башмаки, детям на одеяла? Чтоб ты меня возненавидел после? Нет, Роман! Нет! я не так тебя
люблю: я за тебя хочу страдать, но не хочу твоих страданий.
Храните свое вековое наследство,
Любите свой
хлеб трудовой —
И пусть обаянье поэзии детства
Проводит вас в недра землицы родной!..
Наталья
любила кормить его пшеничным
хлебом с патокой, он сам научился макать куски
хлеба в чашку патоки; радостно рыча, покачиваясь на мохнатых ногах, совал
хлеб в розовую, зубастую пасть, обсасывал липкую, сладкую лапу, его добродушные глазёнки счастливо сияли, и он тыкал башкой в колени Натальи, вызывая её играть с ним.
В дочери, рослой, неразговорчивой, тоже было что-то скучное и общее с Яковом. Она
любила лежать, читая книжки, за чаем ела много варенья, а за обедом, брезгливо отщипывая двумя пальчиками кусочки
хлеба, болтала ложкой в тарелке, как будто ловя в супе муху; поджимала туго налитые кровью, очень красные губы и часто, не подобающим девчонке тоном, говорила матери...
— Вот это
люблю, — весело отозвался Сила: — а то на стариковские-то зубы один аржаной
хлеб и не тово…
Хотя дядя сам нередко переезжал в Клейменово и потому держал там на всякий случай отдельного повара, но я не
любил заставлять людей хлопотать из-за меня и довольствовался, спросив черного
хлеба и отличных сливок.
Нил. За хлеб-соль вашу я платил трудом и впредь платить буду, а воле вашей подчиняться не могу. Вы вон хотели женить меня на дуре Седовой, потому только, что за нею десять тысяч приданого. На что мне ее нужно? А Полю я
люблю… Давно
люблю и ни от кого это не скрывал. Всегда я жил открыто и всегда буду так жить. Укорять меня не в чем, обижаться на меня не за что.
— У нас, — говорит, — кто ест свой
хлеб, тот и голоден. Вон мужики весь век
хлеб сеют, а есть его — не смеют. А что я работать не
люблю — верно! Но ведь я вижу: от работы устанешь, а богат не станешь, но кто много спит, слава богу — сыт! Ты бы, Матвей, принимал вора за брата, ведь и тобой чужое взято!
— Бога не вижу и людей не
люблю! — говорит. — Какие это люди, если друг другу помочь не могут? Люди! Против сильного — овцы, против слабого — волки! Но и волки стаями живут, а люди — все врозь и друг другу враги! Ой, много я видела и вижу, погибнуть бы всем! Родят деток, а растить не могут — хорошо это? Я вот — била своих, когда они
хлеба просили, била!
Маменька
любили потом эти
хлебы на сухари резать и в посту в чай с медом обмакивать, а у тетеньки надо всем выше стояло их древнее благочестие.
Он
любил работать, увлекался делом, унывал, когда печь пекла плохо или тесто медленно всходило, сердился и ругал хозяина, если он покупал сырую муку, и был по-детски весел и доволен, если
хлебы из печи выходили правильно круглые, высокие, «подъемистые», в меру румяные, с тонкой хрустящей коркой.
Когда нас выводили гулять перед обедом, мы больше всего
любили ходить к этому сараю и смотреть на выставлявшиеся из-за решеток смешные мордочки медвежат. Немецкий гувернер Кольберг умел подавать им на конце палки кусочки
хлеба, которые мы припасали для этой цели за своим завтраком.
— Они
любят легкие и даровые
хлеба и в этом отношении, чем они образованнее, тем опаснее для дела.
В четырнадцать лет он уже считал грехом есть материн
хлеб; поминания приносили немного, и притом заработок этот, зависящий от случайностей, был непостоянен; к торговле Рыжов питал врожденное отвращение, а оставить Солигалич не хотел, чтобы не разлучаться с матерью, которую очень
любил. А потому надо было здесь же промыслить себе занятие, и он его промыслил.
—
Любишь кушать не разжевавши, я тебе говорю! — строго повторил солдат. — Так тебе и скажи: хороший человек или нет? Для меня, вот, всякий человек хорош. Я, брат, из всякой печи
хлеб едал. Где бы тебе подавиться, а я и не поперхнусь!.. Э, что ты себе думаешь: на дурака напал, что ли?